Нет, я не люблю этих ребят. Особенно не люблю их по утрам, когда, цепляясь за обрывки сна, они приходят есть мосск. Последний ведь дожевывают, зар-разы!

Альфи требует перестройку: "все равно его хочу и хоть трава не расти; да, потом я буду ангстовать, и неужели ж тебе не хочется на это редкостное зрелище взглянуть, а?"

Ванечка советует обратить взгляд на "Русскую америку". На резонный вопрос "а зачем тогда отдавал вообще, раз до сих пор обратно тянет", уверенно возражает, что ему обещали романс в качестве моральной компенсации за перестройку, а как я выкручиваться стану дело не его. Объяснять, что против истории не попрёшь, и "privatize me" тоже не я придумала - бесполезно. Пугаю тем, что напишу про Русь, и про русинов тоже напишу. Злится.

Краем сонного уха прослышав про "верни чужое, гад", появляется встрепанный Гилберт. Он давно уже не требует от меня серьезных историй (серьезную историю пишет Валькирия), но это не значит, что он не хочет Кёнигсберг обратно - пусть даже в рамках студенческой Аушки.

-... и замок мой отдай, - донесся до Людвига раздраженный голос брата.
- Замок? Что еще за..., - на румяном лице Брагинского читалось искреннее недоумение, - ничего я у тебя не...
- Стеклянный шар, снег, Замок. Идиот, - Гилберт даже принялся размахивать руками, чего за уравновешенным "истинным германцем" не водилось, - это же важно! Куда ты его дел спрашивается.
- Аааа, - в голосе Ивана сплелись облегчение и досада, - сувенирчик, который я в тире у тебя выиграл. Аккурат перед тем как тебя вышибли. Так с ним сестренка больше возится. И Натальке он нравится.

Разговор грозил перерасти в настоящую перепалку. Кляня собственную несобранность, Людвиг только теперь сообразил, что придурку-брату вздумалось ругаться посреди коридора в двух шагах от директорской приемной. А кто, спрашивается, отдуваться будет?!

Но когда бы это им помогало (даже честная диктовка Гилберта). Все равно ведь не напишу.